— Хаим, если бы у тебя был миллион долларов, что бы ты сделал?
— Ничего.
— Как ничего?
— А зачем?
— Моня, какой все-таки грех, что у нашей Софочки ребенок родился до свадьбы…
— Так что здесь такого? Откуда он мог знать, когда свадьба?
В одесском автобусе едет женщина и разговаривает по мобиле:
— … И ты представляешь, Софочка, захожу я в нашу спальню, а он с соседкой там кувыркается на нашей кровати, ну я на цыпочках прокралась
на кухню взяла… Ой, Софочка, моя остановка, я в шесть с работы поеду и дорасскажу.
Шесть вечера. Та же женщина садится в автобус, а в автобусе все те же лица сидят, тут заскакивает мужик запыхавшийся, еле переводит дух:
— Я не опоздал?
Смотрит на женщину и говорит:
— Ну шо уставилась? Звони Софочке.
Обычная одесская коммунальная квартира.
Женщина моется в общей ванной, а сосед встал на табуретку в коридоре и заглядывает через стеклянный верх двери. Она это тут-же заметила:
— Ну и шо вы Моня на меня так уставились? Ви шо голой бабы никогда не видели?
— Ой Роза, я вас умоляю! Я только наблюдаю, чьим вы мылом моетесь!
— Мама, мине уже тридцать лет… Я иду гулять! Приду поздно, пьяным и с незнакомой девкой!!!
— Ой, оставь маму жить! Сёмочка, не шути так с мамой… застегни сандалик!
Две соседки в одесском дворике:
— Софа, как жизнь?
— И не спрашивай! Что-то последнее время сердце стало пошаливать,
давление поднялось, ноги устают. ..
— Что ты говоришь? А я сама видела, как от тебя разные мужики выходят.
— Ой, не говори! Один только орган здоровый, и то все завидуют!
— Хаим! Ты зачем держишь дома глобус Ведь у тебя даже нет детей…
— Понимаешь, так иногда хочется плюнуть на весь мир сразу!
Рабинович на дне рождения у своего приятеля Шлемензона:
— Шоб тебе, Додик, такого пожелать, чтобы потом не завидовать?
Папа, меня тут друзья спросили как будут ноздри на иврите.
— Нахераим.
— Ну я точно не знаю, так как?
— Нахераим!
— Пап, ну какое мне дело зачем, спросили. Думал — ты знаешь.
— Я знаю! Нахераим!
— Ну не хочешь не говори. Тоже мне тайна! Сам посмотрю в словаре. И скажу им. И спрошу на хера им. И тебе расскажу.
Рабинович сидит на скамейке и читает книжку. Рядом с ним садится еще
один старикан и спрашивает:
— Что это вы читаете?
— Историю.
— Какая же это история? Это же книга о сексе!
— Вот для меня секс уже и есть история.
Одесская школа:
— Фима, ты где был?
— Вот томик Некрасова, откройте на 158 странице.
— Но она же вырвана!
— Ну, и как ви думаете — где я был?!
После тяжелой операции госпожа Рабинович лежала в коме. Как врачи ни старались — ничего не помогало. Когда Рабинович пришел к ней в больницу, доктор сказал:
— Ее состояние вызывает у нас большую тревогу. Боюсь, что нам не удастся вывести ее из этого состояния.
Рабинович посмотрел на жену и дрожащим голосом промолвил:
— Но доктор, как же так?! Она же еще такая молодая, ей всего 56 лет!
— Тридцать девять, — слабым шепотом произнесла г-жа Рабинович.
На одной лестничной площадке жили два соседа-однофамильца, оба
Цукермана. В одну неделю один из них скончался, а другой уехал в Израиль. Телеграмму уехавшего в Израиль по ошибке принесли вдове
другого Цукермана. Она читает ее и падает в обморок.
Там написано: «Прибыл на место. Пекло страшное».
Кацман заходит в продуктовую лавку и спрашивает:
— Сколько стоит ветчина?
Едва он выходит на улицу, начинается гроза. Мощный удар грома
сотрясает окрестности.
Кацман поднимает взгляд к небу и примирительным тоном говорит:
— Что, даже уже спросить нельзя?
— Рабинович, ви страдаете от жары?
— Я страдаю всегда.