Вот вилка падает, мол, женщина придет.
Я улыбаюсь, от того, что не поверил.
В природе должен наступить переворот,
Чтоб эта женщина коснулась этой двери,
Рукой дрожащей дотянулась до звонка
И не нажала, а ударила два раза,
Сразила взглядом, словно холодом клинка,
А следом бросила бессмысленную фразу…

Потом, с намереньем пройти меня насквозь,
Проникла в комнату и, примостившись в кресле,
Заговорила так, как будто ей пришлось
Вчера родиться или только что воскреснуть.
И, оглядев мое жилище с высоты,
Увы, никак не меньшей птичьего полета,
Ей до меня так захотелось снизойти:
Богиней, сосланной с Олимпа на болото.

Но вдруг заплакала и сделалась смешной,
Такой беспомощной, влюбленной и… любимой…
Жизнь как прыжок из поднебесья затяжной:
Или в объятия друг другу, или — мимо.
И мы в прыжке уже не чувствовали тел,
А прижимались все тесней — к душе душою.
Но я боялся, потому что не хотел
Впервые в жизни ощутить ее чужою…

И шел на кухню, размышляя о своем,
И на двоих готовил крепкий черный кофе,
Потом курил в окно и сквозь дверной проем
Едва косился на ее античный профиль.
Но вилка падает, а не наоборот…
Я нагибаюсь к ней, и сам себя ругаю,
И улыбаюсь: разве женщина придет?
А если даже и придет, увы — другая.