Арик проснулся среди ночи и осторожно, стараясь не разбудить никого в доме, начал подниматься с кровати. Это была целая процедура, придуманная им самим. Сначала правая нога искала пол. Потом очень медленно он перекидывал свое большое тело набок, и вот уже вторая нога начинала идти вниз и касалась пола. Теперь самое главное. Напрячь спину и встать. Он поэтому старался потом не садиться в течение дня, потому что встать — это самое сложное. Больно, трудно и можно упасть. А упасть нельзя. Потому что шум, потому что проснется и прибежит жена и начнет опять: «Зачем ты сам, надо было разбудить». А он хотел сам. Хотел, как раньше. А как раньше не получалось. И он точно знал от врачей, что не получится. Та надежда, о которой красиво пишут в книгах и снимают кино — она была для других.
Но Арик был сильным и очень сильным человеком. Поэтому и жил в тех обстоятельствах, которые ему достались три года назад. Он умер. Ненадолго, но умер. Так сказали врачи, которые его спасали в хайфской больнице Рамбам.
Ему было всего двадцать четыре, когда джип в котором он и его бойцы патрулирующие границу с Ливаном, подорвался на мине, расчётливо оставленной боевиками Хезболлы.
И ведь бой, который был потом, они выиграли. Боевики отступили. Никого не похитили. Но вот осколок, такой маленький, засел у Арика прямо рядом с позвоночником. Его удалили после тяжелейшей операции. Но то, что этот маленький кусочек железа успел натворить, уже было не поправить.
«Что смогли, сделали», — после третьей операции сказал Арику немолодой нейрохирург. — Ходить ты будешь. Только осторожно и очень медленно. Но это все. Береги себя, солдат.
Хотя Арик давно солдатом не был, а его блестящая офицерская карьера в израильской армии только началась.
Учился вставать он долго. С помощью медсестер, жены. Потом сам тайком по ночам. Научился отключать и включать приборы, денно и нощно подключенные к нему, пока он лежал. Подходил к окну и долго смотрел на улицу. Ведь он специально, когда супруга уходила домой вечером, просил не закрывать окно палаты.
Мол, душно по ночам, оставь… А сам все время вглядывался в темноту и ждал. Чего? Как будто из ночной темноты, откуда-то с низин Хайфы мог прийти ответ. А как жить дальше? Мысли в голове мешались. То вставали перед ним глаза родителей, которые приезжали каждый день навестить его и нарочито бодрыми голосами убеждали, что все будет в порядке и что… Глаза молодой жены, которая старательно ухаживала за ним и тайком плакала, выйдя в туалет. Он это видел по ее распухшим губам и глазам, когда он возвращалась.
Ему было почти не больно, пока он лежал в больнице. Огромное количество лекарств, влитых в его вену — давали отличный результат по мнению врачей. Убивали боль. Не лечили, но лечить было собственно нечего. Так сказали ему после очередного консилиума, состоявшегося у его кровати. В Израиле всегда про болезни говорят как есть — будь то рак или любая другая болезнь.
— А я с этим должен жить, — вслух произнес Арик и посмотрел вниз.
Он тоже играл в эту игру. Смеялся и шутил с приходящими его навестить товарищами из его подразделения, с родственниками, и лишь когда оставался один, понимал — он инвалид. Ходить сможет, но настоящая жизнь уже была.
Иногда он срывался. Это было всего два раза. Один, когда вдруг прервал что-то рассказывающую ему жену, от которой пахло ее любимыми духами и она была накрашена, как будто пришла в гости. Он орал на нее и понимал, что это несправедливо, что она не виновата. Потом, перестав и увидев ее побледневшее лицо и глаза, как у избитой собаки, отвернулся и сказал тихо: «Уходи. Я не хочу с тобой жить. Не хочу таким».
Она не ушла. Сделала вид, что ничего не было.
Второй раз сорвался, когда наконец начал вставать с коляски, и процесс реабилитации подходил к концу. Ему показалось, что он может идти, как раньше. Он рванул вперёд и после третьего шага упал, больно ударившись о больничный пол. Не давал подойти санитарам, отбивался и понимал, что ослаб.
Через полгода он оказался дома. Постепенно и не сразу наладился его непростой быт. Жена и виду не показывала, как ей трудно, сложно и как ей больно смотреть на то, как молодой, здоровый мужчина день за днём нуждается в ее помощи в самых простых вещах. Она не сдавалась и все время его развлекала. То принесет гантели. Чтобы он качал ослабшие руки боевого офицера. То рубилась с ним в компьютерные игры. То смотрела с ним вместе кино, специально отыскивая то, что сегодня модно. Он с гордостью показал ей через несколько месяцев твердые, как камень, бицепсы. И специальные упражнения для спины.
Единственное, на что он не соглашался, выйти на улицу. Он не мог себя заставить ехать по ней в коляске или идти со специальной подставкой, с которой ходят по городу старички. Жена его уговаривала, он один раз твердо сказал нет. И посмотрел на нее, как раньше. Она знала этот взгляд. И смирилась.
По ночам, когда Арик делал вид, что спит, она тихонько как мышка вставала и шла на кухню плакать. Каждую ночь. А утром, как ни в чем ни бывало, приносила ему завтрак, улыбалась и рассказывала всякую чепуху, которую видела на улице или в магазине, куда бегала за свежими булочками, пока он спал, забывшись под утро. День был похож на день, они оба привыкали и привыкли к новой своей действительности.
Одним таким утром Арик проснулся от того, что на него смотрят. Он открыл глаза и увидел, как жена, улыбаясь что-то держит в руке.
— Тебя приглашают на мероприятие в твоей воинской части. Поедем?
— Нет, не поеду, — мгновенно ответил он.
— Нечего мне там делать, — сказал он и отвернулся к стене.
К обеду раздался звонок в дверь. Арик подкатил на коляске к ней и открыл. Там стояли его друзья, офицеры. А впереди был генерал, которого Арик мельком видел пару раз.
Когда все, посидев с ним, засобиралась домой, генерал вдруг задержался. Все вышли. И присев на корточки рядом с Ариком, он сказал, прямо глядя ему в глаза:
— Ты не имеешь права так поступать с женой. Ты офицер, а не избалованная тетка. Она забыла, что такое жить. Она тебя не бросила, она жизнь тебе посвятила, плюнула на себя. Посмотри, как она стала выглядеть. Ты виноват. Только ты. Не сметь перебивать, — крикнул он.
— Я тебе вот что скажу, сынок. Жизнь твоя, она в ней. Поэтому сделай все, чтобы было легче. И тогда ты можешь быть мужчиной. Ты меня понял? — спросил он, глядя ему прямо в глаза, как когда-то.
— Понял, — тихо ответил Арик.
Генерал обнял его и тихо вышел.
А назавтра Арик, не спав всю ночь, готовил операцию. Попросил жену показать ему одежду, схитрил и сказал что хочет просто посмотреть, есть ли у него что-то, кроме спортивного костюма, в котором он был постоянно. Потом ночью в течении двух часов пытался одеться сам, и у него получилось. Потом выкатился на кухню и начал готовить жене завтрак. Старался не шуметь и не греметь, пока не обернулся и не увидел ее смеющиеся, как раньше, глаза. Она стояла, опершись на косяк двери и молча любовалась им.
А потом они пошли гулять. Она везла его по тихой улочке, пока они не докатили до центра.
Арику нравилось, что никто собственно внимания на него не обращает. Было неудобно видеть все на уровне пояса, но жена ему подсказывала и рассказывала. Прохожие со стороны видели молодую пару, оживлённо болтающую о чем-то. Они продолжали гулять и встали на пешеходном переходе. Арик почувствовал какую-то непонятную нарастающую тревогу.
— Устал, — спросила улыбающаяся жена.
— Пойдем домой, наверное?
— Да-да, — как-то растерянно ответил Арик.
Вдруг со стороны дороги они увидели джип, несущийся на громадной скорости. Этот полугрузовик, не притормаживая, заскочил на бордюр, где стояли скопившиеся в ожидании автобуса солдаты и врезался в них. Ударился об остановку и продолжил движение. Потом встал и из него выскочили два мужчины. Передернув затворы они начали палить во все стороны.
Арик все это видел, как в замедленном сне. Так же медленно он дёрнул жену за руку и она упала вниз. Потом объехал ее коляской и заслонил ее.
Мгновенно огляделся и увидел рядом раненного молодого солдата. С трудом вытащив из-под него автомат и освободив ремень, он рухнул с коляски. И, приняв привычное для себя положение лёжа, начал вести прицельный огонь. Он не давал им поднять голову, пока люди разбегались. А террористы, перестав стрелять по сторонам, сосредоточили огонь на нему.
Он умер во второй раз. Боевой офицер израильской армии. Так сказали на его похоронах, покрыв его могилу флагом государства Израиль.
Он не знал, да и не мог знать, что жена его уже две недели носила под сердцем их ребенка. Не сказала. Не знала, как ему сказать, и не знала его реакции. Многое он не узнал. Не успел.
И через много лет, когда маленький Томер с мамой будет приходить на могилу отца — он точно будет знать, кем он хочет стать. И на Пурим он всегда будет надевать красный десантный берет боевого офицера. И ещё через годы, в очередном марш-броске будет вместе с со своими солдатами бежать, глотая пот молодой лейтенант Томер Вакнин, сын Арика, благословенна его память.
Это будет точно так и никак иначе.