«Да что загадочного в этом персонаже?»

«Благородный герой», -- скажут одни.
«Скучнейший персонаж», -- скажут другие.
«Убийца!» -- заявят третьи.
«Да еще и алкоголик», -- мрачно добавят четвертые.
«Да с какой стати его вообще можно считать благородным?!» -- удивятся многие.

И все же не забудьте, представления о благородстве зависят от времени и в каждой эпохе они свои. Для Арамиса, Портоса и д’Артаньяна (и не только для них) Атос казался недосягаемой вершиной. И Дюма объясняет почему:
«он [Атос] был среднего роста, но так строен и так хорошо сложен, что не раз, борясь с Портосом, побеждал этого гиганта, физическая сила которого успела войти в пословицу среди мушкетеров; лицо его, с проницательным взглядом, прямым носом, подбородком, как у Брута, носило неуловимый отпечаток властности и приветливости, а руки, на которые сам он не обращал никакого внимания, приводили в отчаяние Арамиса, постоянно ухаживающего за своими с помощью большого количества миндального мыла и благовонного масла.
Шла ли речь об обеде, Атос устраивал его лучше любого светского человека, сажая каждого гостя на подобающее ему место в соответствии с положением, созданным ему его предками или им самим. Шла ли речь о геральдике, Атос знал все дворянские фамилии королевства, их генеалогию, их семейные связи, их гербы и происхождение их гербов. В этикете не было такой мелочи, которая была бы ему незнакома; он знал, какими правами пользуются крупные землевладельцы, он был чрезвычайно сведущ в псовой и соколиной охоте и однажды в разговоре об этом великом искусстве удивил самого короля Людовика XIII, который, однако, слыл знатоком его.
Как все знатные вельможи того времени, он превосходно фехтовал и ездил верхом. Мало того, его образование было столь разносторонне, даже и в области схоластических наук, редко изучавшихся дворянами в ту эпоху, что он только улыбался, слыша латинские выражения, которыми щеголял Арамис и которые якобы понимал Портос; два или три раза, когда Арамис допускал какую-нибудь грамматическую ошибку, ему случалось даже, к величайшему удивлению друзей, поставить глагол в нужное время, а существительное в нужный падеж. Наконец, честность его была безукоризненна, и это в тот век, когда военные так легко входили в сделку с верой и совестью, любовники -- с суровой щепетильностью, свойственной нашему времени, а бедняки -- с седьмой заповедью господней.»
Если внимательно прочесть это описание, то получается, что Арамис, Портос и д’Артаньян восхищались вещами, которые не зависели от их кумира -- манерами, внешностью, силой и данным ему блестящим образованием.

А как же его личные качества? Что можно сказать о них?

Практически ничего. Хотя нет, Дюма сообщил, что честность Атоса была безукоризненной. Во всяком случае, так считали мушкетеры. Правда, довольно скоро д’Артаньян столкнулся с ситуацией, когда честность его старшего товарища оказалась не такой уж безупречной. Решение играть на имущество, которое ему не принадлежит -- не самый достойный поступок. Признание (пусть и под видом рассказа о друге), что он убил жену, не свидетельствует, что у Атоса есть хотя бы крупица милосердия. Да-да, оскорбленная честь, мы помним. Но не случайно потрясенный д’Артаньян, даже услышав о клейме жены Атоса и зная о правах вельможи вершить правосудие в своих землях, назвал это убийством. «Да, всего лишь убийство», -- ответил Атос. Всего лишь…

Благородный Атос удивительно жесток.

Д’Артаньян простил солдата, который пытался его убить, и даже заботился о его выздоровлении. Атос убил человека, вся вина которого заключалась в том, что он узнал его настоящее имя.
Так что же получается, безупречного Атоса придумали его друзья, очарованные блистательными манерами старшего друга? Во многом да. Это они представляли, что бы сделал или не сделал он. И приписывали ему свои собственные решения.

И все же даже д’Артаньян, больше всех восхищавшийся Атосом, видел, что с этим блистательным человеком что-то не в порядке. Атос попросту спивался. Дюма описывает это довольно красочно:
«В дурные часы Атоса -- а эти часы случались нередко -- все светлое, что было в нем, потухало, и его блестящие черты скрывались, словно окутанные глубоким мраком.
Полубог исчезал, едва оставался человек. Опустив голову, с трудом выговаривая отдельные фразы, Атос долгими часами смотрел угасшим взором то на бутылку и стакан, то на Гримо, который привык повиноваться каждому его знаку и, читая в безжизненном взгляде своего господина малейшие его желания, немедленно исполнял их…

Нельзя было сказать, чтобы эту грусть вызывало в нем вино, ибо, напротив, он и пил лишь для того, чтобы побороть свою грусть, хотя это лекарство делало ее, как мы уже говорили, еще более глубокой.»
Причина? Как выяснилось, весьма почтенная -- оскорбленная честь и любовь. Дворянская честь, что подвигла его на убийство жены, но так и не излечила дух.
Так что же получается, Атос, которого автор и персонажи рассматривают, как идеал, оказался слаб? В общем-то, да.
Это он из-за одного единственного несчастья стал с недоверием относиться ко всем женщинам, особенно блондинкам. Это он, принципиально не давая советы, все же раз за разом пытался влить в душу д’Артаньяна яд недоверия к женщинам. И во многом благодаря ему Рауль не смог удержать счастье.

Спросите, как так получилось? В романе «Двадцать лет спустя» Атос, рассказывая о влюбленности Рауля, делает очень интересное признание д’Артаньяну:
«первые потребности сердца так неодолимы, порывы любовной тоски у молодых людей так сладки и так горьки в то же время, что часто носят все признаки настоящей страсти. Я помню, что сам в возрасте Рауля влюбился в греческую статую, которую добрый король Генрих Четвертый подарил моему отцу. Я думал, что сойду с ума от горя, когда узнал, что история Пигмалиона — пустой вымысел.»
«Это от безделья», -- говорит явно шокированный д’Артаньян и во многом он прав. Но это не вся правда.

Проблемы графа де Ла Фер начались с того, что он был книжным мальчиком. Да-да, его представления о любви, о чести, о правосудии были совершенно оторваны от жизни. История Пигмалиона, рыцарские романы -- он по ним строил свою жизнь? Получается, что да.

«Женился против воли всей семьи», -- говорил он. А потом пришел в ярость, когда выяснилась, что реальность не соответствует его представлениям об идеале.
А ведь граф мог избежать разочарования, если бы дал себе труд хоть что-то узнать о невесте. Но не дал, ему достаточно было того, что «по слухам она была хорошего происхождения». По слухам… Ну да, ведь герои рыцарских романов чувствуют высокое происхождение и благородство возлюбленных сердцем.
И как он отзывается о жене, оцените слог: «Ангел оказался демоном!». А ведь тогда он всего лишь думал, что его жена воровка. Воровка -- демон? Да он смеется что ли? О нет, граф де Ла Фер почти всегда абсолютно серьезен. Просто это слова из книжек. И сцена придуманного им суда над миледи -- это тоже наследие рыцарских романов. По книжному красиво, возвышенно и жестоко. И в результате даже д’Артаньян, мечтавший отомстить за Констанцию, не выдерживает:
«-- Я не могу видеть это ужасное зрелище! Я не могу допустить, чтобы эта женщина умерла таким образом!
Миледи услышала его слова, и у нее блеснул луч надежды.
-- Д’Артаньян! Д’Артаньян! -- крикнула она. -- Вспомни, что я любила тебя!
Молодой человек встал и шагнул к ней. Но Атос выхватил шпагу и загородил ему дорогу.
-- Если вы сделаете еще один шаг, д’Артаньян, -- сказал он, -- мы скрестим шпаги!
Д’Артаньян упал на колени и стал читать молитву.»
А вот интересно, Атос понимал, что может сломать друга? Видимо, нет. В рыцарских романах об этом не писали. Да и д’Артаньяну повезло, что он не так уж и долго был рядом с Атосом, а то даже его жизненных сил и живительной неидеальности могло бы не хватить.

И все-таки Атос человек благородный, вот только его благородство запоздало лет на сто. Он весь блистательный анахронизм, не случайно его идеал находится в далеком прошлом -- он неоднократно это подчеркивает. Все эти пигмалионы, рыцарские романы и феодальные права тоже безнадежно устарели. Как осколок прошлого, Атос не имел шансов восторжествовать над своей судьбой. Ему только и оставалось умереть от горя.