Пират наш был обычным, беспородным, но очень милым и добродушным чёрно-белым псом. Он исправно нёс свою службу по охране общественного порядка и коллективной безопасности, сидя на цепи у входа во двор. Хотя что там и от кого было караулить — в деревне у нас всегда было спокойно, никто ничего друг у друга не таскал. Полагалось иметь собаку на цепи, ну и держали. Так, на всякий случай.
Что Пират обладает если не интеллектом, то определённой сообразительностью, я понял ещё с той поры, когда увидел, как он подгребает к себе миску с варевом (мама специально для него готовила макаронные супы с мясными обрезками и мозговыми косточками).
Вот так она однажды вынесла ему полную миску собачьего харча и тут же ушла дальше хлопотать по хозяйству. И не обратила внимания на то, что Пиратова цепь зацепилась за торчащий из будки гвоздь и он никак не может дотянуться до своего обеда. Пират и так, и этак, уже и язык у него с обильно капающей слюной чуть ли не по самой земле метёт, а натянутая цепь никак не даёт подобраться к исходящей аппетитным парком миске. До неё оставалось сантиметров десять-пятнадцать, не больше.
Я уже было поспешил псу на помощь, но замер на месте при виде необычной картины: Пират снова до отказа натянул цепь, развернулся задом и, вытянув хвост, аккуратно подгрёб им миску к себе под морду!
Не поверив своим глазам, я снова вернул её на место. Пират даже взвыл от обиды, но тут же повторил манипуляцию с хвостом. Я захохотал на весь двор и, крепко взяв Пирата за уши, поцеловал его в мокрый нос. А когда он вылизал миску, принёс ему добавки.