В деревню она ехала умирать…

Ехала, не страшась этого слова… а чего бояться слов, если даже смерть не пугала…

Нет, она не была из тех бесстрашных, которые спокойно курят на последнем пороге, и улыбаются, как в кино про «так не бывает».

Но душа нажала на клавишу «стоп», и продолжать не хотела…

Работа… дочь с внуком… сообщения от бывшего мужа, который, пусть и двадцать лет, как бывший, а готовность быть настоящим так никуда и не растерял…

Список якорей большой, но ни один больше не работал…

Не было обид, не было одиночества, не было скуки, и даже пустоты не было…
Было устойчивое желание размешать в стакане две припасённые упаковки снотворного, и уйти…

Светлана ехала в шумной утренней электричке и спокойно размышляла, как это будет…

Сегодня разгребёт старую, ещё родительскую дачу, уничтожит архив — не хотела оставлять ни писем, ни фотографий, считала это глубоко личным, и невозможным даже для дочери…
А завтра…
Завтра в полноценном варианте уже не будет…

Дом встретил её тишиной, пылью, покоем…

Вечером Светлана вышла на крыльцо и стала смотреть на развесистые яблони, усыпанные щедрыми плодами…

И тут из-за яблонь показалась собака…

Худая и старая…

Робко подошла к битой ступеньке и недоверчиво посмотрела Светлане в глаза…
Взгляды встретились и были похожи…
Ни один ничего не ждал…

Собака явно была голодна, но ничего не просила, просто стояла и смотрела…

Светлана восхитилась гордости и ушла в дом, вернувшись с варёной колбасой и размоченным в молоке хлебом…

Собака ни к чему не притронулась… тихо легла на траву и… заплакала…

Женщина растерялась… она ещё не видела плачущих собак… и вообще не видела, чтобы вот так плакали…
Это не было страданием… это было какой-то спокойной безысходностью, бессилием, и тем же самым нежеланием продолжать, что давно поселилось и в самой Светлане…

Только вот в себе она это давно признала и приняла, а в собаке — не смогла…

Что-то протестовало, отвергало смирение…

Она встала на колени и стала гладить обтянутую тонкой кожей собачью голову, шепча бессвязно какие-то простые утешения, которыми очень давно утешала маленькую дочь, когда та разбивала коленки…

От собаки шло тепло, тельце её вздрагивало…

Светлана почти легла на него, закрывая собой, обнимая, сбиваясь дыханием… и пробуждаясь…
Ей стало больно…
Потом жарко…
Потом нестерпимо… и она разрыдалась… сначала тихо, а потом во весь голос… как девочка… как маленькая Анька со своими битыми коленками…

Над садом кружилась надежда, но ни женщина, ни собака об этом не знали…
Не знали они и о том, что спасли друг друга в эти последние дни уходящего лета…

Когда Светлана, сидя у меня в кабинете, рассказывала эту историю двухлетней давности, показывая фотографии окрепшей, и уже совсем не худой Джесси, я тоже плакала…

Плакать — это хорошо, друзья мои…

Это что-то выпустить наружу, и что-то с этим сделать…

Потому что иначе становится не страшно умирать…

А вот с этим торопиться не стоит… никогда…