Была ли революция под предводительством Ленина проспонсирована Германской Империей?
Да, была и этому есть прямые документальные доказательства.
1. Рассекреченные после Второй мировой войны документы Генерального штаба и МИД Германии периода 1915−18 показывают шаг за шагом последовательные действия Германии, направленные на то, чтобы найти в России политическую силу, которая была бы способна подорвать моральный дух армии и общества и вывести Россию из войны. Эти действия резко активизировались на фоне Февральской революции 1917 и привели к тому, что такую силу немцы нашли в большевиках. Несколько документов, относящихся к периоду между мартом и октябрем 1917, содержат информацию о переводе различных сумм денег.
Ключевое значение имеет письмо статс-секретаря МИД Германии Кюльмана представителю МИДа в Генштабе от 3 декабря 1917 (archive.org), в котором он подводит итог реализованной в России немецкой стратегии:
«Развал Антанты и последующее создание выгодных нам политических комбинаций составляют наиболее важную цель нашей дипломатии в войне. Россия оказалась самым слабым звеном во вражеской цепочке. Задача поэтому состояла в постепенном ее ослаблении и, когда это станет возможным, исключении ее. Именно это было целью той подрывной деятельности, которую мы осуществили за линией фронта — прежде всего, поощрение сепаратистских тенденций и поддержка большевиков. Когда большевики начали получать от нас постоянный поток средств по различным каналам и под различными вывесками, они смогли укрепить свой главный (печатный) орган, „Правду“, вести энергичную пропаганду и существенно расширить изначально узкую базу своей партии».
2. Служба контрразведки Петроградского военного округа выявила в 1917 каналы связи большевиков с Германией и источники их финансирования немцами. В своих мемуарах «Роковые годы» начальник контрразведки Б. Никитин рассказал о том, что офицер французской разведки в Петрограде П. Лоран передал ему в общей сложности 29 телеграмм между Стокгольмом и Петроградом, которыми обменялись Козловский, Фюрстенберг (Ганецкий), Ленин, Коллонтай и Суменсон и которые были перехвачены французами (общее число телеграмм было гораздо больше, но остальные были изъяты и пропали после большевистского восстания). В них были имена участников переписки, а также шла речь о регулярных передачах денег в больших объемах из Германии через Швецию и Данию в Петроград. Контрразведка выявила каналы финансирования через банковские счета, а также контрабандой через финскую границу. 1 июля 1917 контрразведка выдала ордера на арест примерно трех десятков большевистских лидеров по подозрению в государственной измене. Вот что, в частности, рассказал Никитин:
«21 июня Laurent передал мне первую пачку иносказательных телеграмм, которыми обменивались лидеры большевиков с заграничными немецкими агентами в Стокгольме. Дня через два министр иностранных дел Терещенко, переговорив предварительно с Laurent по телефону, привез его вечером к Председателю Временного правительства князю Львову, на квартире которого собрались еще несколько министров, в том числе Некрасов.
Laurent прочел министрам телеграммы и на вопрос князя Львова пояснил, что такой живой обмен телеграммами, сам по себе, независимо от их содержания, является прямой уликой против большевиков, обличающей их в тесной связи с немцами. Князь Львов слушал, но не высказывался. Терещенко склонялся к мнению Laurent. Против выступил Некрасов. Он заявил, что иносказательный характер телеграмм лишает их всякого значения. Laurent настаивал, что именно иносказательный текст заслуживает специального внимания, указывал на фактическую связь, доказанную документально; наконец, сказал министрам, что во Франции таких телеграмм, рассылаемых немцам и получаемых от немцев, во время войны было бы совершенно достаточно, чтобы их отправители были арестованы и преданы суду…
… Арестованная во время июльского восстания (Суменсон), она во всем и сразу чистосердечно призналась допрашивавшим ее в моем присутствии начальнику контрразведки… Она показала, что имела приказание от Ганецкого выдавать Козловскому, состоящему в то время членом ЦК партии большевиков, какие бы суммы он ни потребовал, и притом без всякой расписки. Из предъявленных ею чековых книжек явствовало, что некоторые из таких единовременных выдач без расписки доходили до ста тысяч рублей.
Из писем, отобранных у Суменсон, можно было заключить, что Ганецкий переводил деньги Суменсон под видом средств, необходимых для торговли и главным образом аптекарскими товарами. Прикрываться коммерческой перепиской — обычный прием шпионов. Но было особенно характерно, что Суменсон даже и не пыталась прятаться за коммерческий код, а сразу и просто созналась, что никакого аптекарского склада у нее не было и вообще никакой торговлей она не занималась.
В последних числах июня три изложенные выше самостоятельные группы дел, а именно: Степин, финляндская на Парвуса и, наконец, Суменсон — Ганецкий давали много материала для обвинения большевиков в государственной измене; они были достаточно разработаны. В них мы имели и неоспоримые связи с Германией, и немецкие деньги через банки, и даже раздачу этих денег в народ для участия в демонстрациях.
Контрразведка никогда не мечтала определить, какую сумму партия большевиков получила от немцев. Мы ее никогда и не высчитывали. Пути перевода должны были быть разные. Наша цель была доказать документально хотя бы одно направление.
Приведенные дела имели, конечно, свои подробности и разветвления, проходили по всем отделам; они составляли три законченных группы.
Мне не приходится говорить обо всех других расследованиях, так как они не были закончены; но все же из них я не могу не привести еще двух.
Во-первых, досье компании „Сименс“. Отделение этого общества на юге России было закрыто по подозрению в шпионаже еще при старом режиме распоряжением генерал-губернатора Киевского округа.
Членом правления „Сименса“ состоял достаточно известный казначей партии большевиков — Красин. Интересно заметить, что до революции Красин был очень крут и требователен к рабочим. Наоборот, после февральских событий он так потворствовал всем требованиям рабочих, что завод Сименса в Петрограде положительно развращал всю рабочую массу. Достаточно сказать, что, когда фабрики кругом закрывались одна за другой от непомерных требований увеличения заработной платы, завод Сименса легко давал прибавки и своими ставками шел впереди других. Ленин называл завод Сименса своей цитаделью, сам очень часто туда наезжал, выступал на митингах, имел там большой успех…
Второе незаконченное расследование относилось к тем деньгам, которые, как мы знали, германское правительство препровождало еще до революции через банк Сея в Швеции на нужды германских военнопленных в России. Эти деньги передавались через посредство консулов нейтральных держав, причем контроль над их расходованием был для нас недоступен».
3. Появившиеся у большевиков большие деньги были заметны в России, что называется, невооруженным глазом. Даже у более крупных российских партий не было таких средств, как у маргинальной организации, которая начала свою жизнь и стала заметной лишь с марта 1917. Их газета «Правда» издавалась огромными тиражами; большевики платили деньги участникам своих демонстраций и выступлений; они в короткие сроки создали свои отделения практически по всей России.
Вот что написал видный политический деятель того времени меньшевик И. Церетели в своих воспоминаниях: «Для разоблачения большевиков в деле получения германских денег больше всего сделал известный немецкий социал-демократ Эдуард Бернштейн, который вскоре после окончания мировой войны опубликовал следующие данные: „Ленин и его товарищи действительно получили от императорской Германии огромные суммы. Я узнал об этом уже в конце декабря 1917 года. Не узнал я лишь, как велика была эта сумма и кто был или были посредники. Теперь я узнал из весьма серьезных источников, что речь идет о почти невероятных суммах, во всяком случае — свыше 50 миллионов золотых марок, — иными словами, о столь крупных суммах, что у Ленина и его товарищей не могло остаться места для сомнений, из каких источников они притекали. Я, конечно, знаю, какое большое значение с точки зрения успешной военной политики Тройственного союза придавалось финансированию большевистской акции. Тот самый военный, который первый сообщил мне об этом деле, передал мне также слова, сказанные ему видным членом парламента одной из союзных (с Германией) стран, где ему приходилось бывать по своему служебному положению, что это финансирование — „мастерский ход Германии“. И в самом деле, если все обернулось иначе, то этого никак нельзя поставить в счет Ленину и его товарищам. Одним из последствий их действий в этой области был Брест-Литовск, и презрительно-высокомерное поведение там представителей германского военного командования, вероятно, еще не изгладилось из памяти Троцкого и Радека. Ведший с ними переговоры генерал Гофман, у которого они были в руках в двояком смысле, давал это им сильно чувствовать. Для международной социал-демократии важно с точки зрения политической морали рабочих партий прежде всего выяснить это темное дело. Если верна моя информация, Ленин на обвинения, выдвинутые в свое время против него Антантой, будто бы ответил, что никому нет дела до того, откуда он брал деньги. Совершенно неважно, какие цели преследовали деньгодаватели, — он, Ленин, прибывавшие к нему деньги употребил на социальную революцию, и этого достаточно. Что Ленин именно так поступил — спорить не приходится. Но одно это не решает дела. На подобном основании может быть оправдана и самая низкопробная политическая авантюра“ (Vorwerts. 14. I. 1921). Моральная безупречность Бернштейна, основательное знание им психологии как германских правых кругов, так и большевиков — всем известны, и правильность выдвинутого им тезиса, который вполне совпадает со взглядами, которые господствовали по этому вопросу в России во всех кругах антибольшевистской демократии, от левых интернационалистов до представителей большинства революционной демократии, не подлежит, с моей точки зрения, никакому сомнению.
Ленин и его сторонники не могли, конечно, не подозревать, что деньги, приливавшие в их кассу в таких размерах, не могли быть деньгами от сборов среди тех небольших рабочих групп, которые в Германии или в других европейских странах сочувствовали большевистскому движению в России. Но они не считали нужным доискаться источников этих денег и отказываться от них на том основании, что источники эти могут оказаться весьма далекими от социалистического движения. В этих условиях если даже допустить, что расследование о связи большевиков с Германией и могло привести к установлению факта, что германское правительство косвенными путями содействует снабжению большевистской партии деньгами, то это далеко не было бы равносильно подтверждению обвинения, согласно которому Ленин и его сотрудники являются агентами германского правительства. Единственное, что в этих условиях могло быть установлено, — это то, что Ленин и его сторонники не брезгают пользоваться в своих целях деньгами, идущими из темных источников.
…Центральный Исполнительный Комитет избрал комиссию, которой он поручил начать расследование и содействовать по мере сил предпринятому правительством расследованию дела. Но самое главное, с нашей точки зрения, заключалось не в этом расследовании, а в расследовании другого вопроса, где вина руководителей большевистской партии была совершенно несомненна, — в расследовании о мятеже (восстание большевиков в Петрограде 3−5 июля 1917. — Прим. АА) организованном в столице в момент наступления русской армии на фронте, — мятеже, являвшемся несомненным предательством родины и революции. Такова была точка зрения министров-социалистов в правительстве, и эта точка зрения поддерживалась большинством внутри центральных органов советской демократии».
4. Ни Ленин, ни его соратники никогда не могли внятно объяснить, откуда у большевиков весной 1917 появились огромные финансовые ресурсы. Ссылки на пожертвования со стороны рабочих и сочувствующих не выдерживают критики: во-1-х, свидетельств таких пожертвований никогда не предъявлялось, а во-2-х, всего несколькими месяцами ранее, накануне Февральской революции, большевистская партия была нищей и никаких пожертвований ни от каких рабочих не было. Об этом рассказал в своих воспоминаниях «Канун семнадцатого года. Семнадцатый год» один из руководителей большевистского ЦК А. Шляпников: «Развертыванию работы не позволяла наша бедность. Привезенная мною небольшая сумма денег из Америки быстро иссякла. За время же от 1 декабря (1916. -АА) до 1 февраля мы имели поступлений всего 1117 рублей 50 копеек. На содержание „профессионалов“, каковыми являлись все трое членов Бюро ЦК (Шляпников, Молотов и Залуцкий), расходовалось не более ста рублей на человека, несмотря на колоссальную дороговизну. Больших расходов требовал транспорт литературы от фински границ до питерских явок. По Финляндии все расходы несла финляндская социал-демократия.
Заграничная литература не могла удовлетворить все запросы внутрироссийской работы. И мы с конца шестнадцатого года вели подготовительную работу по организации печатного дела внутри России. Мы предполагали поставить издание Центрального органа внутри страны и всю работу по технике поручили В.Молотову. Останвока была за средствами. Нужно было для начала от 5 до 10 тысяч рублей, а их-то у нас и не было. Организовать сборы по заводам было трудно — пришлось бы говорить, хотя и узкому кругу лиц, о целях, на которые нужны эти средства».
Тем не менее, уже в апреле 1917 большевики приобрели современную типографию за 250 тыс. руб.
5. А вот как про немецкие деньги в 1917 вспомнил Сталин в своей беседе в Кремле с министром иностранных дел Германии Риббентропом во время его второго визита в Москву 28−29 сентября 1939: «Основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом. Еще в начальный период, когда большевики пришли к власти, мир упрекал большевиков в том, что они являются платными агентами Германии».
Будучи главным администратором партии в 1917, Сталин хорошо знал про немецкие деньги, и знал в 1939, что про них знает и Риббентроп. Он специально вспомнил про те деньги для того, чтобы подчеркнуть доверительную историю отношений и создать благоприятный фон в беседе с нацистским руководителем. Было бы странно поднимать на межгосударственных переговорах эту тему, как доказательство особых отношений большевистской России с Германией, если она не соответствовала действительности. Большевики с благодарностью помнили ту руку, с которой они получали щедрые подачки на подрыв собственной страны. Теперь, в 1939, Германия предлагала им поделить Европу и совместно править ею.